Поселение Дорненвилл
Он перекатил травинку в другой угол рта, прикрыл глаза, опустив голову к груди. Переживания сидящей рядом он чуял, всей шкурой, всей собственной природой, всем существом. Да, его нынешняя форма была груба, чтобы воспринимать переживания других существ более точно, тонко, но всё же, ощущений ему хватало. От неё так и веяло беспокойством и суетностью, а ещё ей было больно. Эта незримая, но ощутимая субстанция витала вокруг неё, липла, обвивала, точно тёмный туман, выпускала тонкие щупики, пытаясь найти новую цель или просто накинуть ещё одну петлю на саму особу.
Следующий вопрос, что был адресован ему вызвал у него только одно желание: встать и уйти. Выдумывать очередную историю ему не хотелось, рассказывать правду не прельщала перспектива. Однако барышня настоятельно требовала внимания и если первое её утверждение можно было опустить и не отвечать, то заданный в лоб вопрос требовал ответа. А потому он вздохнул, поднял голову, вынул изо рта соломинку и, крутя её в пальцах обратился к своей невольной собеседнице.
- Давайте на чистоту, Майя. - Начал он, выкинув травинку вон. - Я Вас знать не знаю и отвечать на Ваши вопросы не хочу, потому как не отношусь к числу тех людей, что готовы выложить душу первому встречному. Надеюсь, Вы верно поймёте меня.
Он поднялся с травы и, сделав несколько шагов, остановился, потому как его настигла другая волна её переживаний. “Йэв бы побрал этих человеческих женщин с их привычками увлажняться без причины...” Метнулась было мысль, но он тут же выкинул её вон, раскрутив за хвост. Уверенность в том, что он не сказал ничего такого, что могло бы её расстроить не покинула его. Однако это действительно были слёзы. “Терпения мне, о Боги, Вселенная и всё остальное... Терпения… Завтра, я покину это место...” Стоя по колено в траве, он было протянул ей руку, чтобы помочь подняться из травы, но она прекрасно справилась сама, окатив его новой волной информации и вопросами. Поднятую руку он согнул в локте, указывая себе за спину на костёр, пускавший в небо мелкие огненные искры.
- Я уверен, там найдутся и собеседники и ответы на мучающие Вас вопросы.
На вопрос её он так и не ответил, просто потому что банально не имел никаких предпочтений. Вместо этого он молча сопроводил её к костру, где их тут же встретили смехом, шутками, выпивкой и предложениями что-нибудь спеть. Глаза у мужиков были уже весьма и весьма соловенькие. Жёны и подруги их тоже пребывали в хорошеньком состоянии, а потому восседали на коленях у своих мужей или просто напросто беззастенчиво шептались, пламенея щеками и явно обещая что-то такое, о чём не принято говорить вслух.
Вер принял кружку от Лютера и опустился рядом. Служитель был ещё более менее вменяем, однако его тоже вскоре должно было скосить выпитое.
- Лютер, у барышни к тебе и старосте есть несколько вопросов. - Положив руку на плечо святому отцу, оторвал его от беседы с кожевенником вер и кивнул в сторону Майи. - И да, тебе уже хватит, а то опять на рогах до дому пойдёшь.
- Кму хватит-ты? - Заплетаясь языком даже на коротких дистанциях, пробасил представитель духовенства. - Всё нрмально! Я свою меру знаю! - Пьяный взгляд упёрся в девчонку. - Ик! Ничего такая, прям как моя Манька! Сдись, дщерь, пообщамсо…
Мужчина хлопнул по бревну рядом с собой и, подняв откуда-то с земли деревянную кружку, потянулся наливать ей сбитня. Всё таки праздник есть праздник, а завтра хоть трава не расти. Был за этим духовником один грешок, более тяжёлый, чем вероотступничество - тяга к алкоголю. Как говаривал сам духовник: “Питие не грех, во славу Божию и в потребное время!”. Помнится некогда это выражение вызвало кривую усмешку на лице вера, но сейчас он скорее интересовался той кружкой, что вручили ему, нежели святым отцом или Майей.
- Щито ты хочш знать, м? - Вручив ей кружку, Отец Лютер уставился на неё пьяным взглядом, однако честно старался не смотреть на её грудь.
Гелл тем временем грел уши на пьяном споре кузнеца и пастуха. Они, кажется, обсуждали то, что надо бы подковать кобылу перед тем как пускать её в город. “Изумительно… Интересно, что бы сказал Рэджи, узнай он, что кобылы пойдут в город не подкованными? Нет-нет… хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам.” Гелл отпил медовухи из кружки и мысленно отдал должные благодарности супруге Киткэта, ведь напиток получился более чем годный.
Второй диалог, что он выцепил краем уха и диалогом-то строго говоря не был. Ткач что-то усердно шептал на ухо своей жене, а та только успевала подливать мужу, явно надеясь на нечто занимательное в эту ночь. Припомнилось верну выражение “Ивановы дети” и языческий праздник, в который женщинам, не сумевшим завести детей в законном браке, разрешалось иметь сношение с любым иным мужчиной, лишь бы род человеческий продолжался. “Взгляд, конечно, очень варварский, но верный” - зазвучал в голове голос лекаря той деревни, поддерживавшего эту традицию. - “Мы должны выживать, а это невозможно, если женщины не будут приносить детей. Если беда в её муже - за него долг перед общиной исполнит другой. А если в женщине, то такая женщина никуда не годится и будет изгнана.”
Лютер о чём-то горячо беседовал с Майей, рассказывая ей о традициях этих мест, порядках и прочем-прочем, а Гелл тем временем допил то, что оставалось в деревянной кружке, поставил её у ноги викария и молча покинул общий круг. Ему хотелось отдохнуть и выспаться перед завтрашним отъездом.